Павел Французов:
как стать успешным
ученым

Я — ребенок Академгородка

Академгородок — очень важный момент в моем становлении. Мои родители, молодые ученые, приехали сюда из Питера в 1966 году. К тому времени новосибирский Академгородок уже знала вся страна, он стал местом притяжения для молодых энтузиастов, желающих развивать отечественную науку. И условия для этого развития были созданы самые благоприятные. Городок был пропитан особой деятельной атмосферой: окна в научных институтах горели даже поздними вечерами — люди не расходились по домам после работы, повсеместно и почти ежедневно устраивались семинары, творческие встречи, обсуждения и научные споры. Это общение плавно перетекало на домашние кухни, продолжалось в совместных походах и занятиях спортом, в общем, творческая мысль не замирала ни на минуту. И мы, дети, проживали это уникальное время рядом со своими молодыми родителями и, конечно же, пропитывались тем духом и теми идеалами. Кстати говоря, во всем мире лишь очень немногим университетским городкам удалось приблизиться по уровню организации к новосибирскому. Когда я рассказывал иностранцам, что живя в маленьком городке, ходил в детский сад, в школу, учился в университете и аспирантуре, защищал кандидатскую диссертацию и работал в трех разных научных институтах, и все эти места были не далее, чем в 15 минутах ходьбы от моего дома, люди просто не могли поверить!

Школа

С первого по третий класс меня ругали за то, что у меня плохой почерк, математика тоже казалась мне скучной. А в четвертом классе произошел взрыв: к нам пришла отличная учительница по математике, которая так вдохновенно рассказывала нам о своем предмете, что я полюбил математику всей душой. Весь четвертый класс я запоем читал папины книжки по математике и физике, даже попытался поступить в заочную школу физтеха — решал задачи за 7-й класс. Никто меня, естественно, туда не взял. Однако через несколько лет я все-таки сменил свою первую школу на математический класс школы № 130, теперь уже легендарной 130-ки. Ну что сказать о том времени?.. Недавно мы праздновали день рождения одного из моих одноклассников и поднимали тост за маткласс. Потому что для каждого из нас это незабываемые годы и незабываемые люди, с которыми довелось общаться. Какие там были замечательные учителя! Мой любимый учитель — Самуил Исаакович Литерат, физик, человек потрясающей мощи. Он не просто превосходно преподавал предмет — он им жил, проживал вместе с нами на каждом уроке. Каждая тема у него была закручена в виде детективной истории, получалось очень здорово. Вот эти две составляющие школьных лет — мощные учителя и общение одноклассников, глубоко интересующихся какой-то темой, — давали мотивацию двигаться дальше, подготовили наше дальнейшее развитие.

Студенческая демонстрация, Академгородок, 60-е.

Хочу быть физиком

В 8 классе я четко осознал, что хочу быть физиком, и все остальные предметы пошли по боку. В какой-то момент у меня была единица по истории, жуткие проблемы с химией, но я упрямо отбрасывал все лишнее. Кстати, я тогда считал, что английский язык тоже не нужен. Для меня существовали только физика, информатика и математика. Но когда поступал на физфак в НГУ, сдал почти все экзамены на 5, даже сочинение. Первые два года учебы в университете я был круглым отличником, мне страшно нравилось. Обстоятельства сложились так, что половину третьего курса я провел в больницах, и отличником после этого уже не был, однако интереса к предмету не потерял. Моя первая практика прошла в Институте ядерной физики под руководством Иосифа Бенционовича Хрипловича, легендарного преподавателя НГУ, блестящего физика-теоретика, на счету которого множество замечательных научных результатов. Приведу только один пример. В 1969 он опубликовал пионерскую статью, в которой теоретически предсказал явление, которое впоследствии было названо асимптомической свободой в сильных взаимодействиях.

Иосиф Бенционович поставил мне первую научную задачу по расчету эффектов несохранении четности в атомных явлениях, по результатам которой впоследствии была написана статья.

После окончания университета в 1987 году я решил сменить направление исследований и перешел в Институт химической кинетики и горения к Анатолию Изральевичу Бурштейну. Передо мной была поставлена задача по расчету скоростей химических реакций, которая требовала разработки теоретического описания, включающего одновременно язык квантовой и классической механики. Это было очень интересное и плодотворное время. Я влился в коллектив лаборатории теоретической химии, где царила творческая атмосфера. Сотрудники лаборатории вели исследования в разных областях теоретической химической физики. Каждую неделю они собирались на теоретический семинар, на котором нередко кипели нешуточные страсти. Выступающему можно было задавать вопросы в любой момент, и доклад обычно превращался в ожесточенный научный спор. К 1993 году, когда я защищал диссертацию, ситуация была уже совершенно другой. Многие выдающиеся исследователи покинули Россию, спасаясь от экономических неурядиц. Обоих моих руководителей уже не было в стране. Перспектив получения постоянной работы в научных институтах не было. Прекратились научные семинары, наступило затишье. В какой-то момент научная деятельность в Академгородке практически остановилась.

Израиль, Институт Вейцмана. Германия, Гейдельбергский университет

Сейчас я думаю, что на самом деле это время мне помогло, так как я был предоставлен сам себе и четко решил, что не пойду в торговлю и бизнес, и пусть все грохнется, но я буду заниматься тем, что мне нравится — фундаментальной наукой. В течении нескольких лет я размышлял над интересовавшими меня вопросами, учился ставить самому себе исследовательские задачи. Это оказалось очень важной частью моего развития как ученого. В это время Бурштейн уже стал профессором Вейцмановского института в Израиле, и он предложил мне подать документы на стипендию postdoctoral researcher, в западной университетской системе это временная позиция для исследователей со степенью. Я получил стипендию, и в 1995 году вместе с женой и сыном отправился в дорогу. В тот момент я и представить себе не мог, что это путешествие по мировым научным центрам затянется на 15 лет.

Израиль — моя первая заграница, поэтому самая любимая. Я стал работать в Институте Вейцмана, высококлассном научном и учебном заведении. Стоит отметить, что институт имеет прочные научные и финансовые связи с США, и рабочий язык там английский. Вот здесь-то мне и пришлось разобраться со своим английским языком. Чтобы выучить его, я ходил на лекции по физике.

Через два года я уже хорошо изъяснялся по-английски. Это помогло мне параллельно с работой в Израиле участвовать в совместном проекте с Гейдельбергским университетом в Германии. Вообще говоря, круговорот ученых в науке — это совершенно естественная ситуация. Специфика работы современного ученого состоит в том, чтобы ездить за своей задачей по всему миру, по разным научным центрам, общаясь с разными людьми и разными культурами. В Израиле я пробыл два года — это был срок стипендии. Сейчас я понимаю, что ехать за границу уже сформировавшимся ученым — не самый лучший способ встроиться в западную научную систему. Оптимально — ехать учиться в магистратуру или в аспирантуру, за рубежом они почти слиты воедино. И это правильно: за 2 года магистратуры плюс 4-5 лет аспирантуры (в США, например, аспирантура не имеет четкого ограничения по времени) у студента есть возможность провести полный цикл исследовательской работы. Ехать учиться на бакалавриате — это накладно и неэффективно. А магистранты на большинстве естественно-научных и инженерных специальностей получают стипендию, которая не только покрывает расходы на обучение, но и обеспечивает скромный, но достаточный уровень жизни для молодого человека.

Главное — английский язык. Американцы не очень любят заниматься наукой и инженерией, поэтому на этих специальностях уже больше 50% магистрантов из других стран.

Япония, Национальный институт материалов и химических технологий

На самом деле, я ехал в Израиль, думая, что в России все быстро наладится, но этого не произошло. Незадолго до окончания стипендии в Вейцмане меня пригласили работать в Японию. Процедура оформления визы затянулась, и получал я ее уже в России. Отправился в Японию я в январе 1998 года. К этому моменту у нас родились близнецы, и мне пришлось оставить жену с тремя детьми дома, в Академгородке. Моя семья приехала ко мне только через год. В Японии я работал почти три года в Национальном институте материалов и химических технологий, расположенном в Цукубе — городе, созданном по образу и подобию Академгородка. Руководителем лаборатории был замечательный физик-теоретик Масанори Тачия. Ему удалось собрать сильную многонациональную команду исследователей, в которой совместно работали японские, русские, польские, корейские и индийские ученые, в лаборатории была создана прекрасная атмосфера для теоретической работы. В Цукубе мне удалось решить несколько задач по расчету скоростей химических реакций, над которыми я начал работать еще в Новосибирске. Авторским коллективом из двух японских и двух российских ученых мы написали большую обзорную статью в авторитетный журнал Advances of Chemical Physics. Таким образом, научная тема, которой я занимался с 1987 по 1999 год, получила успешное завершение. Масанори Тачия уделял огромное внимание межнаучным связям и систематически приглашал в Цукубу с лекциями ведущих исследователей из лучших университетов мира. На одной из таких лекций я познакомился с Нобелевским лауреатом Рудольфом (Руди) Маркусом. Я рассказал ему о своих работах, и поинтересовался, не возьмет ли он меня на работу в Калтех. И Руди ответил: «Конечно, беру».

США. Калифорнийский технологический институт, Калифорнийский университет в Ирвайне

Для меня Руди был и остается учителем, человеком, который задает планку, на которого хочется равняться. Представьте, сейчас ему 91 год, но он до сих пор активно работает и публикуется. Это ученый невероятной мозговой мощи, в 1992 он получил Нобелевскую премию за работы 1954-1955 годов, которые до сих пор не утратили своей актуальности. При этом он чрезвычайно доброжелателен и отзывчив: ему много пишут, звонят, задают вопросы, запрашивают консультации, просятся на работу. И не было случая, чтобы он не ответил или ответил формальной отпиской. Всегда старается помочь, очень прост в общении. Это увлекающийся человек, которому всегда было интересно новое, в силу чего он периодически полностью меняет сферу своей деятельности, несмотря на солидный возраст. «Я возьму тебя на работу, но я больше не занимаюсь этой задачей, тебе придется поменять тему исследований», — сказал он при нашем знакомстве. Поэтому в Калтехе я взялся за решение задачи совершенно из другой научной области — физики наноразмерных систем. В 2000 году была опубликована статья исследовательской группы из Денвера, проводившей измерения интенсивности излучения одиночных нанокристаллов. Результаты получились абсолютно фантастические — нанокристалы мерцали, меняя интенсивность совершенно непредсказуемым образом.

Я погрузился в эту тему надолго: плотно работал над ней вплоть до отъезда из США и продолжаю работать над ее решением до сих пор. Когда мое время в Калтехе вышло, я нашел работу в Калифорнийском университете. Университет состоит из 10 независимых кампусов, разбросанных по всей Калифорнии. Я оказался в кампусе, расположенном в городе Ирвайне, где провел 4 года, занимаясь расчетами квантовой термодинамики нанокластеров в сотрудничестве с молодым профессором Владимиром Мандельштамом. Но загадка мерцания нанокристаллов не отпускала меня. В 2005 году вместе с профессором Маркусом я опубликовал статью в журнале Physical Review, где было предложено оригинальное объяснение явления.

Школа-студия «Карандаш»

В Калифорнии наши близнецы пошли в школу. До этого они английского языка не слышали вообще, дома мы показывали только русские фильмы, читали русские книги, а телевизора у нас не было. С американскими детьми они не общались. Однако уже через полгода обучения в американской школе мы начали замечать, что дети говорят между собой по-английски. Но мы-то всегда знали, что вернемся в Россию, и задача сохранения русского языка и стандартов русского образования была для нас очень актуальна. Поэтому была образована русскоязычная школа-студия «Карандаш». Я стал ее президентом, а моя жена — организатором и идейным вдохновителем. Вообще говоря, эмигранты в США организуют много русских школ, но большинство из них имеют развлекательный формат. У нас же все было серьезно: уроки, домашние задания и требование общаться только на русском. Занятия проходили по субботам. Когда меня спрашивают, можно ли воспроизвести «Карандаш» в российских условиях, я говорю: «Скорее всего, нет». Потому что еще раз собрать в одно время в одном месте столь звездный преподавательский состав вряд ли возможно. Литературу нашим детям преподавала член Союза журналистов Елена Дзялошинская, жена выдающегося русского физика Игоря Дзялошинского. Русский язык — Алена Климович, профессор славистики Минского университета. Математику — Наталья Эйтинейер, работавшая в констукторском бюро МАИ, историю — выпускница НГУ Лена Чернышова, специалист по истории СССР, физику — профессор Калтеха Антон Капустин, физик-теоретик, работающий в области теории струн. Факультатив по математике вела профессор Калифорнийского университета Светлана Житомирская. Образование велось методом игрового погружения в языковую и культурную среду. Раз в несколько месяцев мы организовывали театральные постановки, квесты по русским народным сказкам, временам года, литературным героям. В этих постановках и играх принимали участие все — и дети, и родители, и это было незабываемо. После нашего отъезда школа «Карандаш» продолжает успешную деятельность. В прошлом году ей исполнилось 10 лет.

Университет Нотр-Дам. Возвращение

Моя статья в соавторстве с Рудольфом Маркусом получила известность. И как следствие в 2007 году я получил приглашение на должность профессора-исследователя в университет Нотр-Дам в штате Индиана, где я проработал следующие 3,5 года. В Нотр-Даме я полностью сконцентрировался на проблеме мерцания нанокристаллов в сотрудничестве с экспериментальной группой профессора Масару Куно и теоретической группой профессора Болдижара Янко, и это привело к успеху. В 2008 году наша блестящая команда в соавторстве с Рудольфом Маркусом опубликовала обзорную статью по теме мерцания в самом престижном научном журнале по физике в мире Nature Physics. В 2009 году в журнале Physical Review Letters вышла моя статья в соавторстве с профессором Янко и моим аспирантом Шандором Волкан-Каксо с принципиально новой моделью мерцания нанокристаллов, качественно описывающей все известные свойства этого явления, а за ней еще несколько статей в топовых научных журналах. Но в 2010 году срок моего контракта заканчивался, и следовало решать, что делать дальше. Можно было искать работу в США, кроме того у меня было приглашение на позицию профессора в Бразилии.

Кроме того, нашим детям в этот момент уже было по 13 лет и их необходимо было переносить в русскую культурную среду. Поэтому в конце 2010 года мы вернулись в Россию, в Академгородок, не имея еще представления о том, что мы здесь будем делать... (Продолжение следует.)